 |
Добро пожаловать
на сайт о наших любимых сериалах и фильмах. Каждый человек, возвращаясь вечером домой, или собираясь в кинотеатр, хочет получить удовольствие от просмотра, отвлечься от повседневной жизни, проблем. Фильмы дают нам возможность несколько часов в день смеяться или плакать, влюбляться или ненавидеть вместе с любимыми героями. На этом сайте мы постараемся собрать материалы по самым дорогим нам последним российским фильмам и сериалам. Тут мы сможем общаться в форуме, писать фики и развлекаться, просматривая фото и видео из сериалов. Надеемся вам понравится... |
| Вернуться на главную Бесконечные истории о вечной любви История первая. Катя. Как жарко и душно… Конечно, она и раньше знала, что Африка - знойный материк, но чтоб настолько! Не помогали ни кондиционеры, ни зонтик от солнца, ни литры холодной воды, которая казалась ей теплой и противной, и это несмотря на присутствовавший в стаканах лед. Калейдоскоп впечатлений, беспорядочно сменяющихся и вызывающих лишь головокружение и легкую тошноту. Голова забита тяжкими неповоротливыми мыслями как песком - ей хочется освободится, вытряхнуть эту муть, снова ощутить привычную ясность и четкость мышления. Нет… Проклятая жара! Тревожащие воспоминания о чем-то далеком и важном, не успев проявиться, вновь исчезают в бурлящем водовороте памяти, как прозрачный рассвет под лучами беспощадного африканского солнца. Только головная боль и тревожное недоумение… Что это? Бесконечное мучительное желание понять… вспомнить… ускользающие обрывки мыслей… духота…. наваливается и душит… хрип в горле… Юлиана просила не забыть пригласить на прием… нет, все не то! Не то! Безумный пульсирующий в висках ритм новой жизни - чужой и непонятный, но такой же прилипчивый и вездесущий, как жаркое влажное дыхание моря. Египет… Постоянно мелькающие перед глазами люди, яркие пятна цветных панамок и маек, ослепительно сверкающий под раскаленным солнцем песок, выцветшее от зноя блеклое небо, неестественно голубое море, вода в котором слишком соленая и липкая, и не вызывает в ней ничего, кроме брезгливого желания немедленно вымыть руки под краном. И это курорт? На который стремятся, чтобы отдохнуть? Чтобы отвлечься от проблем? Нет, невозможно… Или может быть, только на нее одну густой как патока влажный воздух с примесями одуряющих ароматов местной флоры действует отупляюще? Может, только ее одну досуха иссушают беспощадные солнечные лучи, бьющие с чужого неба? Может, только ее не трогает местный колорит и не приводит в восторг красота пустыни? Почему, почему, почему? И мысль о чем-то важном опять бьется в наглухо закрытые двери сознания, просится наружу, стучит в виски - больно… Глотнуть бы чистой ледяной воды, от которой ломит зубы, чувствовать, как она бежит в горле, холодом разливается в желудке, отгоняет хоть на миг липкие жаркие объятия пустыни. Подставить бы лицо свежему ветру, несущему капли дождя, прогоняющему тяжелый дурман Египта… Как в насмешку над ее надеждами, знойный африканский ветер кидает ей в лицо горсть сухого песка. Он дует с моря, но не приносит облегчения, гоняя клубы почти осязаемого воздуха из конца в конец страны-мучительницы… В глазах темнеет, раскаленный диск солнца сквозь пыльную завесу песка кажется маленьким красным карликом. Он отбрасывает причудливые багровые тени на окружающий пейзаж, и даже море, блестящее слюдяным блеском где-то на горизонте, кажется по-настоящему красным. Кровавым… Господи, какая чушь иногда лезет ей в голову! Это всего лишь пыль. И всего лишь жара, которую она, оказывается, плохо переносит. Почему Юлиана, приехавшая работать, а не развлекаться, чувствует себя комфортно и свободно? И ей советует расслабиться и наслаждаться общением с окружающими знаменитостями, новыми впечатлениями и нескрываемым восхищением молодого начинающего ресторатора. Новый люди? Новый поклонник? Этот смешной и немного нелепый Михаил с его неизменными коктейлями, рассказами о кулинарных шедеврах и неуверенной улыбкой? Ведь именно на него так прозрачно намекала Юлиана, когда говорила ей, что нужно забыть прошлое и с оптимизмом смотреть в светлое будущее. Ей стало тошно от слов начальницы, произнесенных самым жизнерадостным тоном. При одной мысли о таком светлом будущем захотелось немедленно утопиться в вязкой липкой воде Красного моря. И Миша тут был совершенно не при чем… Прошлое… Она и так забыла. Чувство потери не оставляло ее ни на минуту, мучило даже во сне, когда удавалось провалиться в тяжкий сон без сновидений. Она потеряла что-то очень важное, неизмеримо важное… но что?! Прочему все вокруг делают вид, что это даже хорошо, что так и должно быть?! Что она сама должна этому радоваться! Что она не понимает своего счастья… И Миша, глядящий на нее с идиотской восторженной улыбкой - ее «счастье», от которого хочется бежать за тридевять земель. Но разве объяснишь?.. Она кивала головой, нацепив на лицо ставшую привычной вымученную улыбку, от которой сводило скулы. Слова и смех Юлианы вонзались в усталый мозг, как тонкие звенящие иголки. Воздух вокруг искрился и колыхался от зноя, и ей казалось, что сейчас окружающий мир не выдержит его тяжести и рухнет в белый египетский песок, захлебнется в фосфоресцирующем вязком море, по недоразумению названным Красным… Вместе с ней. И тогда она наконец вздохнет полной грудью и… вспомнит что-то очень важное, такое, без чего просто невозможно жить… А пока не получается, никак! Проклятая жара! И немилосердно гудящая голова, забитая горячей паклей… и режущий нервы смех Юлианы… и мучительная обязанность улыбаться… и надоедливый кулинар Миша… и невыносимый, сводящий с ума зной, оседающий на ее коже капельками пота, забивающийся в нос и в глаза, плывущий над Египтом… Ворох новых платьев, преувеличенно бодрая улыбка неизменной Юлианы, какой-то магазин, какой-то салон… Что? Зачем они пришли сюда по этой жаре, от которой плавиться асфальт и ее нервы? От которой она сама растекается безвольной лужицей и становится податливой в руках ее энергичной спутницы. Пусть делают, что хотят. Юлиана считает, что новые прически и наряды смогут что-то изменить? Хорошо. Она не будет возражать. Ей все равно. Объяснять что-либо бесполезно. Юлиана все спишет на депрессию и элементарную неуверенность в себе. Она так искренне переживает, так самозабвенно ищет пути выведения своей помощницы «из кризиса» - не надо ей мешать. И недоумевает, почему та не радуется. Они все недоумевают и удивляются. Ведь вокруг такая красота и бесконечный праздник - Катюша, порадуйся с нами! Работа… Люди, смеющиеся, праздничные, веселые - она мило улыбается им, организовывает их досуг, помнит все мелочи, которые ускользают от внимания Юлианы, выслушивает комплименты и поздравления, и вновь улыбается. От этой улыбки к вечеру станет ломить зубы и стягивать кожу на щеках. Она это знает, но дело - прежде всего, и поэтому улыбка должна всегда быть наготове, как и приятное слово, ласковый взгляд и приветственный жест. Это теперь ее работа, а свою работу она не привыкла делать плохо - поэтому даже когда голова начнет кружиться от постоянного шума и тяжелого аромата египетской ночи, когда глаза станут слезиться от бесконечного мелькания ярких сполохов и софитов в очередном клубе, когда будет уже невозможно сдерживать истошный визг, идущий из глубины истерзанных нервов, и не останется никаких сил выносить это действо, именуемое светской вечеринкой - на ее лице будет приветливая улыбка. А в темноте не будет заметно, что она больше напоминает страдальческий звериный оскал. И так же издевательски скалятся ей в ответ многочисленные гости этого вечера - даже кулинар Миша и тот, кажется, плотоядно облизывается и сверкает в полутьме жадными до чужих страданий глазами… Ее охватывает настоящий ужас. Она крепко зажмуривается - до ярких точек под веками. Это единственное, что она себе может позволить, но даже в ответ на это проявление слабости следует приторно-вежливый вопрос о ее самочувствии. Ласково улыбнуться, поправить прическу, подать руку, взять предложенный бокал очередного коктейля - о, не правда ли, вечер удался? Перед глазами багровая пелена, губа закушена до крови - о да, конечно! Вы совершенно правы. А потом она почти со слезами на глазах умоляла Юлиану отпустить ее в номер гостиницы, получая в ответ насмешливое пожатие плечами и долгие уговоры Михаила остаться. Подстрекаемый всеобщим одобрением, он осмелел настолько, что его влажную руку она вдруг почувствовала у себя на плече, а его жаркое прерывистое дыхание обожгло ей щеку… Нет! Боже милостивый, за что?! Он впивается жадным поцелуем в ее губы, его ищущие руки смыкаются у нее на спине, притискивают к себе. Она чувствует жар его тела, липкую кожу, влажную, почти мокрую от пота рубашку, дрожит от отвращения и отпихивается, тем самым лишь подстрекая его. Он уже не целует, он почти кусает ее в нетерпении и желании, терзая ее губы, а она практически висит на его руках, задыхаясь от слез и застрявшего в горле крика… Взорвавшийся аплодисментами зал. Приветственные крики и грохот праздничного фейерверка. Михаил наконец отпускает ее, гордо поглядывая на собравшихся радостных людей, на Юлиану, светящуюся от счастья, на озарившееся огнями небо, на блестящее вдалеке море. Она хватает ртом вязкий воздух, размазывает по лицу слезы и с бессильной яростью смотрит на Мишу, на толпу, на Юлиану… Багровые, голубые, ослепительно белые вспышки пронзают угольно-черное небо, падают в ленивые волны, в остывающий песок… Отражаются в расширенных зрачках людей, буйное веселье которых переходит в сумасшедшую пляску. Они хохочут, показывают пальцами на разлетающиеся молнии, кричат - и уже не лица, а звериные морды, обращаются к ней, ухмыляются, подмигивают. Миша темной фигурой возвышается над людским морем и улыбается ей - уже не робко, а по-хозяйски. В его глазах не пляшет фейерверк - там пустота и мрак, который пугает ее больше, чем вакханалия вокруг. Она медленно отступает, во все глаза глядя на развернувшуюся перед ней картину, и бежит со всех ног, в гостиницу, под сомнительную защиту ее стен. Странно, но толпа не преследует ее. Она не плачет. Больше не может. В сознании, безнадежно отравленном дурманящим воздухом, бьется только одна мысль - это ад, ад, ад! И последний лучик надежды - ускользающая мысль о чем-то важном… крайне важном вновь заставляет ее сжимать виски в невыносимой отчаянной попытке вспомнить… История вторая. Рай и ад. -Вам не кажется, что это чересчур? -Что именно? -ЭТО!.. -Ах, вот вы о чем… а что, собственно, не так? Вы считаете, что мы неверно рассчитали? -Мне кажется, что вы еще никогда так сильно не ошибались, как в этом случае! -А по-моему, вы преувеличиваете. Комфортные условия, общественное признание, верные друзья, любящий мужчина, яркая, насыщенная впечатлениями жизнь…да, и немаловажная деталь - привлекательная внешность! Вот, весь список. Это ее мечты! Правильно? Мы честно выполнили все условия! -Да, но… -Ну что еще? -Зачем в таком случае вы лишили ее памяти? -Как зачем? Вы считаете, было бы лучше, если бы она все помнила? Я имею в виду, свою прошлую жизнь? Мы посчитали, что в данном случае это ни к чему. Воспоминания у нее не из приятных… зачем ей лишние расстройства? -Вы хотели сделать ее счастливой, я правильно вас понимаю? -Зачем такая ирония? Конечно, это же наша цель - восполнять то, чего люди недополучили в своей жизни. Как видите, я четко перечислил все пункты, которых недоставало Катерине Валерьевне при жизни. -Неужели вы не видите, что она несчастна? Эти ваши пункты… все изменилось, понимаете? -Нет. Мечты и желания остались прежними. Мы лишь слегка…ммм… подкорректировали воспоминания. -Вот видите! Настоящее счастье не нуждается в корректировках! -Да бросьте вы! Мы все время что-нибудь да корректируем! Не было ни одного случая, чтобы человеку не приходилось исправлять его сознание - для его же пользы, естественно! Ну, это наш старый спор… Зря вы сюда пожаловали, это не ваша территория! Хотите сказать, что мы плохо справляемся в работой? Обращайтесь напрямую к нашему начальству, мне вам больше нечего сказать! -Зря вы меня начальством пугаете… у меня самые широкие полномочия. Заметьте, я разговариваю с вами вежливо и ни разу не допустил ни одного оскорбления. Это несмотря на то, что не далее, как несколько земных лет назад вы позволили себе весьма грубо отозваться об условиях содержания одного…ммм… человека. -Еще не забыли? Что ж, к сожалению, я тогда ничего не добился. Вы, называющие себя гуманистами и агитирующие за свободу мысли, сознания и подсознания человека - разве то, что вы делаете не преступно?! Да ваши…подопечные сходят с ума! Это же вечная пытка памятью, которая не позволяет забыть ни малейшего - я подчеркиваю - ни малейшего! своего проступка, ни одного неправильного шага, ни одной пролитой слезы! -Они заслужили! -Но тот, про которого мы сейчас говорим - разве его вина так велика? -Мы уже обсуждали это! -Да, вы предложили выход, но он же просто чудовищен! Только вы, с вашим изощренным цинизмом, могли выбрать из всех возможных вариантов развития событий именно этот! -Вы совершенно не правы. Вы, такие гуманные, так заботящиеся о благе людей, совсем разучились их понимать и чувствовать. Я заявляю вам с полной ответственностью - девушка, чью теперешнюю жизнь вы называете сказкой - глубоко несчастное существо. А мужчина, условиями… содержания которого вы так возмущаетесь, исцелился бы от безумия ровно в тот миг, когда эта девушка разделила бы с ним его судьбу. -Ни за что! Она ни в чем не виновата, чтобы подвергать ее такому испытанию. Я не позволю! Я лично подбирал для нее среду обитания! Я лично разрабатывал алгоритм ее жизни! -В таком случае мне вас жаль - вы не справляетесь с элементарной работой. Вы хотите сделать людей счастливыми - и загоняете их в концлагерь с колючей проволокой, не позволяя им свободу мысли, порыва души, не давая даже исправлять свои прошлые ошибки. И вы называете это счастьем?! -Да!! Они счастливы! Они избавлены от призраков прошлого, которые ежесекундно терзают ваших… подопечных. Они наслаждаются каждой минутой, проведенной в месте, где исполняются все их мечты! Они не страшатся будущего, не бегут от реальности, не растрачивают себя попусту на поиски своего места в этом мире! Еще раз повторяю - они счастливы! И я могу представить вам доказательства… -Не убедили. Я точно знаю, что эта девушка…как ее звали - Катерина Валерьевна? - так вот, она несчастна. Можете сами спросить у нее. -Но… как же? так нельзя…Вы же понимаете… инструкция… -Я же сказал, у меня самые широкие полномочия. Я добьюсь разрешения у вашего начальства. Я бы с удовольствием поговорил бы с ней сам - но к сожалению не могу. Это все-таки ваша территория. -Но… я раньше никогда… Этого не требовалось… -Теперь требуется. Только дайте мне слово, что если она вам откровенно и честно ответит на вопрос, счастлива ли она, и ответ будет "нет", то она поступает в полное наше распоряжение. -Но… это невозможно! Так… так же нельзя! -Разрешение на самом высоком уровне я получу, можете не сомневаться. -Без ее согласия мы не можем… даже с разрешения… -Она согласиться. Вот увидите. -Что ж, если вы действительно… я подумаю. -Подумайте. И примите правильное решение. История третья. Андрей. Как холодно! Каждый раз именно эта мысль первой приходит ему в голову, после того как немного разойдется кровавая муть перед глазами и утихнет гудящий звон в тяжелой пылающей адской болью голове. Коварный мертвенный холод обжигает зарывшуюся в снег щеку, вбирает в себя кровь вперемешку со слезами… Или он не плачет? Нет, он плакал давно, взахлеб, по детски закрывая разбитое лицо руками, сжавшись в комок где-то у служебного входа этого чертового клуба. Молил небеса или преисподнюю о чуде, молил, чтобы вместо привычной и усталой Киры в желтеньком такси за ним приехала ОНА… Нет, это наверное слишком много - он не заслужил такого счастья… пусть хотя бы Кира больше не приезжает. Никогда. Он не мог выносить ее присутствие, физически не мог находится рядом с ней, слышать ее голос, видеть ее заплаканные глаза, и - что во сто крат хуже - чувствовать ее жалость к нему, круто замешанную на жгучей обиде и острой болезненной влюбленности. Много раз он просил ее прекратить эту пытку. Сначала, когда еще надеялся на чудо, просил оставить его и жить своей жизнью. Уговаривал, пытался воззвать к разуму, уверял, что он - совсем не тот мужчина, на которого ей стоит тратить свою жизнь. С трудом разбитыми губами выговаривал слова, вкладывая в них весь свой дар убеждения и всю искренность, на которую был способен - и получал в ответ перекошенное в гримасе страдания бледное лицо, закушенную губу и стеклянные, полные слез глаза. Сначала ему было горько и противно. Он ненавидел себя за то, как поступил и продолжает поступать с бывшей невестой. Потом стало все равно. Потому что все кончилось. Потому что сердце давно разорвалось от боли, но кровь вытекала медленно, по капле и он не знал, выживет ли, когда она вытечет вся. Потом он уже не владел собой - кричал, прогонял, выталкивал из квартиры (ее собственной! квартиры), умолял на коленях - и получал в ответ все тот же терзающий взгляд прозрачных холодных обиженных глаз. В тот страшный вечер, когда он окончательно понял, что от него теперь ничего не зависит, он плакал в последний раз. Потому что сердце разорвалось. Потому что мир, в котором он жил до сих пор, обрушился в одночасье. Потому что он наконец понял цену своей жизни, и эта цена оказалась еще ниже, чем он предполагал. …Он в трудом приподнялся на руках, уткнувшись мутным взглядом в кровавое пятно на белом снегу. Щеку покалывали иголки холода, на время замораживая дикую боль. Он осторожно провел языком по зубам - сегодня, кажется, выбили целых три. Интересно, целы ли ребра? Впрочем, это неважно. Скоро уже приедет Кира, как всегда устроит слезную истерику сначала швейцару, а потом ему… Без истерики обходилось на его памяти всего два раза. И за оба эти раза он не уставал благодарить судьбу, смутно надеясь, что и сегодня обойдется. Швейцар - громадный детина, с трудом втиснувший себя в униформу клуба - с интересом поглядывал на него. Помочь, впрочем, не спешил. Сколько раз Андрей провоцировал его на дальнейшую драку - и не сосчитать. Оскорблял, сам пытался махать кулаками, нес какую-то чушь про свой президентский пост, с единственной мыслью - либо войти внутрь и довершить так успешно начатое дело по искалечиванию собственного тела, либо вывести из себя невозмутимого швейцара. Тому хватит одного хорошего удара, чтобы Андрей Жданов навсегда потерял способность чувствовать что-либо. Но швейцар не поддавался никогда. И этим заслужил особую ненависть Андрея. Швейцара он ненавидел даже больше, чем себя, а это был показатель. Умом Андрей понимал, что тот не виноват. Ему просто не дают умереть - вот что было страшнее всего. В тот кошмарный день, когда он понял, что все кончено, и от его жизни ничего не осталось, в нем еще теплилась надежда, что он сам сможет в любой момент прекратить эту пытку. Она просуществовала недолго - ровно до того момента, как он бесславно попытался завершить свою непутевую, искромсанную, неудавшуюся жизнь. И еще раз. И еще один. И так до бесконечности. …Удар! Хлесткий, жесткий, профессиональный. Челюсть хрустнула, полыхнула огнем. Рот наполнился вязкой кровью. Радостно взревели благодарные зрители, взвизгнула женщина. Андрей слепо махнул кулаком в сторону предполагаемого противника. Противника там уже не оказалось, зато удар пришелся с другой стороны, на этот раз по спине складным стулом. Получи! Да! Ну что же ты? Вставай! Будь мужчиной! Ну!! Хорошо… Хорошо, что больно. Так больно, что кажется, сломано уже все, что можно сломать в человеческом теле. Затуманенные болью и кровью глаза прыгают, фокусируясь то на перекошенной в боевом азарте зверской роже одного из избивающих его людей, то на медленно летящем к нему кулаке, то на толпе зрителей на заднем фоне - кто-то смотрит с выражением искреннего участия, кто-то с перепуганным лицом, кто-то с нескрываемым интересом. Ну еще бы, когда еще увидишь такое шикарное избиение человека? Тем более, что человек уже почти не сопротивляется и сам лезет под удары. Какая-то девушка плачет, стыдливо прикрывшись платком - ну что же ты ревешь, глупая? То ли еще будет. Андрей выпрямляется, чуть покачиваясь на подламывающихся ногах, пользуясь тем, что рассерженные боксеры чуть приустали, и обводит неподвижным пустым взглядом притихшую толпу. Делает шаг, спотыкается и падает лицом вниз. Толпа дружно ахает и подается назад. Теперь разбит нос, трудно дышать, он захлебывается хлынувшей в горло кровью. Хорошо!.. Сработал инстинкт - поверженного противника легче добивать ногами. Что они и делают с большим энтузиазмом. Хрясь! Нога в тяжелом ботинке врезается в незащищенные ребра. Раз! Удар в солнечное сплетение. И тут же ответный - по почкам. Два! В живот врезается чей-то острый каблучок… Подмога? Хорошо!.. Он улыбается - жуткой, нечеловеческой улыбкой, растягивая разбитые губы, не обращая внимания на сочащуюся из ран кровь… на выбитые зубы… на свернутый на бок нос… Хорошо! Теперь осталось немного, совсем немного!.. Последний удар пришелся в голову. Ослепительная вспышка - и спасительная темнота… Нет? Сознания он не потерял, просто глаза почему-то залила непроглядная чернота… Чей-то вой, чьи-то крики, что-то холодное, обжигающее бросают ему в лицо. Снег?.. Зачем?.. Это уже не важно. И хорошо… Огромные глаза, странно мерцающие за стеклами нелепых круглых очков… В них ужас, граничащий с безумием. Белые губы, шепчущие что-то, страдальческий излом тонких бровей… Она прижимает руку ко рту, пятясь от его распластанного на снегу тела, с выражением брезгливости и страха. Нет… Нет! Нет!!! Он не успел понять, что произошло. Больше никого и ничего не видно- только ее мерцающая фигурка, плавно скользящая по белому снегу. Прочь от него. Катенька!.. Я испугал тебя? Родная моя… Почему ты так смотришь? Тебе противно видеть меня… таким? Да, я самому себе противен, Кать. Если бы ты знала, до какой степени! Я не могу больше, Кать! Это все скоро закончится, все закончится… И больше не будет ТАК больно… Смотреть, как ты плачешь… из-за меня. Так легче, Кать. И так правильно, я уверен, что это правильно. Почему ты молчишь? Не уходи, побудь со мной еще немного… Пока все не закончится. Кать… Катенька… Катюша! Нет… я не заслужил, ты права. Ты ведь не простишь меня? Нет… КА-А-А-ТЯ!!! …Резкая боль во всем теле. Режущий глаза свет уличного фонаря. Склонившийся над ним швейцар. Полное отсутствие Кати. Стон, бывший именем, срывается с разбитых губ, и рвущий сердце образ девушки в нелепых очках растворяется в черноте мартовской ночи. И тогда он смеется, пугая швейцара - смеется жутким, скрипучим, надрывным смехом, захлебываясь собственной кровью. Потому что боль физическая не заглушила боль душевную, а лишь усилила ее. Потому что теперь он точно знает, как будет смотреть на него Катя, если вдруг когда-нибудь случится чудо, и вместо Киры на желтеньком такси к нему приедет ОНА. Потому что ничего еще не закончилось. Потому что надежды нет. …Так было в самый первый раз. Потом было множество таких же вечеров, драка - опять и опять с маниакальным постоянством. Тот же клуб, те же зверские рожи, тот же стул, лупящий его по спине, та же девушка, прячущая слезы под платочком… Андрей знал - что бы он не делал, как бы не старался оказаться как можно дальше от злосчастного клуба, он все равно в назначенный час окажется там. И ввяжется в драку. И будет снова и снова встречать удары, в безумной надежде, что в этот раз все наконец закончится. И знать, что это не закончится никогда. И Кира все так же будет забирать его домой, лечить и укладывать в свою постель. И каждый раз он будет смотреть в ее полные обиды и боли прозрачные глаза и умирать от невозможности изменить течение этого бесконечно повторяющегося дня. И ненавидеть себя за слезы и упреки Киры. За то, что миллионы раз ей приходится встречать его, избитого и похоронившего надежду, выхаживать, и ждать от него каких-то слов благодарности. Ненавидеть себя за равнодушие к ней, за то, что не может избавить ее от этого проклятия. За то, что раз за разом он послушно дает себя обнять, поцеловать, укрыть одеялом, тем самым продолжая пытку для нее и для себя. За то, что не может это прекратить. За то, что Кира - не Катя. Он уже давно не молится о возвращении Кати в его жизнь. Это невозможно, как невозможно то, что однажды Кира не приедет за ним на желтеньком такси. Как невозможно разозлить швейцара у входа в клуб. Он молится о том, чтобы память, которую он так упорно изгонял прочь физической болью, наконец ушла. Прекратила мучить его, терзать остатки его разорванного в клочья сердца. Он мечтал об амнезии. Он грезил и бредил ей. Он не спал все это время - бессонница измучила его в конец, но спасительное забвение не приходило. Лишь на короткие секунды сознание отключалось во время драки - но тогда перед глазами вставала ОНА, и разорванное сердце вновь и вновь истекало кровью, хотя, казалось, ее больше не осталось в его теле. Он отчетливо помнил каждое мгновение, проведенное вместе с ней, каждый жест, каждую фразу, каждый взгляд. Каждое слово из той проклятой инструкции. Каждое слово, сказанное ею после исторического совета. Память убивала его. Хотя нет, он уже умер. Он умирал каждый вечер на пороге клуба, а Кира приезжала и забирала его живой труп… А назавтра все повторялось. И так будет всегда. Он обрек на вечные муки себя и Киру. Он заслужил. Неужели она заслужила тоже?.. Стр 2 |
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |